ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
Капитал, приносящий проценты, или — как мы можем назвать его по его старинной форме — ростовщический капитал, вместе со своим близнецом, купеческим капиталом, принадлежит к допотопным формам капитала, которые задолго предшествуют капиталистическому способу производства и наблюдаются в самых различных общественно-экономических формациях.
Для существования ростовщического капитала необходимо, чтобы по крайней мере часть продуктов превратилась в товары и наряду с товарной торговлей получили развитие деньги в своих различных функциях.
Развитие ростовщического капитала связано с развитием купеческого капитала и особенно денежно-торгового капитала. В Древнем Риме со времени последних лет существования республики, где мануфактура стояла гораздо ниже среднего уровня развития в античном мире, купеческий капитал, денежно-торговый капитал и ростовщический капитал достигли — в пределах античных форм — высшего пункта развития.
Мы видели, каким образом деньги неизбежно приводят к образованию сокровищ 144. Однако профессиональный собиратель сокровищ приобретает важное значение лишь тогда, когда он превращается в ростовщика.
Купец берёт деньги взаймы для того, чтобы при их помощи делать прибыль, применять их как капитал, то есть затрачивать. Следовательно, и в прежних формах денежный кредитор противостоит ему совершенно так же, как современному капиталисту. Специфический характер этого отношения чувствовали уже католические университеты.
«Университеты Алькалы, Саламанки, Ингольштадта, Фрейбурга в Брейсгау, Майнца, Кёльна и Трира один за другим признали правомерность взимания процентов по торговым займам. Эти санкции со стороны
первых пяти университетов были занесены в архивы консулата города Лиона и напечатаны в приложении к «Traité de l'usure et des intérèts». Lyon, Bruyset-Ponthus» (M. Augier. «Du Crédit public etc.». Paris, 1842, p. 206).
Во всех тех формах, в которых хозяйство, основанное на рабском труде (не патриархальное, а как оно сложилось в позднейшую греческую и римскую эпохи), существует как средство обогащения, где, следовательно, деньги служат средством присвоения чужого труда через куплю рабов, земли и т. д., — именно потому, что деньги могут быть затрачены таким способом, они приобретают способность применяться как капитал, начинают приносить проценты.
Однако характерные формы существования ростовщического капитала во времена, предшествовавшие капиталистическому способу производства, были две. Я говорю характерные формы. Эти же самые формы повторяются затем и на базисе капиталистического производства, но лишь как подчинённые формы. Здесь они уже не являются формами, определяющими характер капитала, приносящего проценты. Эти две формы следующие: во-первых, ростовщичество путём предоставления денежных ссуд расточительной знати, преимущественно земельным собственникам; во-вторых, ростовщичество путём предоставления денежных ссуд мелким, владеющим условиями своего труда производителям, к числу которых принадлежит ремесленник, но в особенности крестьянин, так как при докапиталистических отношениях, поскольку они вообще допускают существование мелких самостоятельных, индивидуальных производителей, огромное большинство последних составляет класс крестьян.
И то и другое, — как разорение богатых земельных собственников ростовщичеством, так и высасывание соков из мелких производителей, — приводит к образованию и концентрации крупных денежных капиталов. Как далеко заходит в связи с этим разложение старого способа производства, как, например, в современной Европе, и становится ли на его место капиталистический способ производства, — это зависит всецело от исторической ступени развития и от обусловленных ею обстоятельств.
Ростовщический капитал, как характерная форма капитала, приносящего проценты, соответствует преобладанию мелкого производства крестьян, живущих своим трудом, и мелких мастеров-ремесленников. Там, где — как при развитом капиталистическом способе производства — условия труда и продукт труда противостоят рабочему как капитал, рабочий в качестве производителя не имеет нужды занимать деньги. Если же он
занимает деньги, то для своих личных нужд, как, например, в ссудной кассе. Но там, где работник является собственником — действительным или номинальным — условий своего труда и своего продукта, он как производитель находится в определённом отношении к капиталу денежного кредитора, противостоящему ему в качестве ростовщического капитала. Ньюмен выражает этот факт в пошлой форме, утверждая, что банкир пользуется почётом, а ростовщика ненавидят и презирают, потому что первый ссужает деньги богатым, второй — беднякам (F. W. Newman. «Lectures on Political Economy». London, 1851, p. 44). Он не замечает, что различие между банкиром и ростовщиком — это различие двух общественных способов производства и соответствующих им форм общественного строя и что вопрос этот не исчерпывается противоположностью между бедным и богатым. Более того, ростовщичество, высасывающее мелкого производителя, идёт обыкновенно рука об руку с ростовщичеством, высасывающим богатого крупного землевладельца. Когда ростовщичество римских патрициев окончательно разорило римских плебеев, мелких крестьян, наступил конец этой форме эксплуатации и место мелкокрестьянского хозяйства заняло хозяйство чисто рабовладельческое.
В форме процента весь избыток сверх самых необходимых средств существования производителя (сверх суммы, составляющей позднее заработную плату) может быть здесь поглощён ростовщиком (что позже выступает как прибыль и земельная рента), и потому в высшей степени нелепо сравнивать высоту этого процента, отнимающего всю прибавочную стоимость, за исключением того, что приходится на долю государства, с высотой современной процентной ставки, когда процент — по крайней мере нормальный — образует лишь часть этой прибавочной стоимости. При этом забывают, что наёмный рабочий производит и отдаёт капиталисту, на которого он работает, прибыль, процент и земельную ренту, словом, всю прибавочную стоимость. Кэри делает это бессмысленное сравнение, чтобы показать, насколько выгодно для рабочего развитие капитала и сопровождающее его падение ставки процента. Далее, если ростовщик, не довольствуясь выжиманием прибавочного труда из своей жертвы, мало-помалу приобретает право собственности на самые условия её труда — на землю, дом и т. д. — и постоянно старается экспроприировать её таким путём, то не следует забывать, что полная экспроприация у работника условий его труда является не результатом, к которому стремится капиталистический способ производства, а готовой
предпосылкой, из которой он исходит. Наёмный раб совершенно так же, как и настоящий раб, самим своим положением поставлен в условия, исключающие для него — по крайней мере в его качестве производителя — возможность сделаться рабом кредитора; он может сделаться им разве только в качестве потребителя. Ростовщический капитал в той форме, в которой он действительно присваивает себе весь прибавочный труд непосредственных производителей, не изменяя самого способа производства; в которой существенной предпосылкой является право собственности или владения производителя на условия его труда и соответствующее этому мелкое раздробленное производство; в которой капитал, следовательно, не подчиняет себе труд непосредственно и потому не противостоит ему как промышленный капитал, — такой ростовщический капитал приводит этот способ производства в бедственное состояние, парализует производительные силы вместо того, чтобы развивать их, и в то же время увековечивает те жалкие общественные условия, при которых общественная производительность труда не развивается, как при капиталистическом производстве, за счёт самого труда.
Итак, с одной стороны, ростовщичество подрывает и разрушает античное и феодальное богатство и античную и феодальную собственность. С другой стороны, оно подрывает и разоряет мелкокрестьянское и мелкобуржуазное производство, словом, все те формы, при которых производитель ещё выступает как собственник своих средств производства. При развитом капиталистическом способе производства рабочий не является собственником условий производства — поля, которое он возделывает, сырого материала, который он обрабатывает, и т. д. Но этому отчуждению условий производства от производителя соответствует здесь действительный переворот в самом способе производства. Разрозненные рабочие объединяются в крупной мастерской для выполнения отдельных, внутренне связанных между собой функций; орудие труда становится машиной. Самый способ производства уже не допускает как связанного с мелкой собственностью распыления орудий производства, так и изолированности самих рабочих. При капиталистическом производстве ростовщичество уже не может отделять условия производства от производителя, потому что они уже отделены.
Ростовщичество централизует денежное имущество там, где средства производства распылены. Ростовщичество не изменяет способа производства, но присасывается к нему как паразит и доводит его до жалкого состояния. Оно высасывает его, истощает и приводит к тому, что воспроизводство совершается
при всё более скверных условиях. Отсюда народная ненависть к ростовщикам, особенно сильная в античном мире, где собственность производителя на условия его производства являлась в то же время основой политических отношений, основой самостоятельности граждан.
Пока господствует рабство или пока прибавочный продукт проедается феодалами и его челядью и во власть ростовщика попадает рабовладелец или феодал, способ производства остаётся всё тот же; он только начинает тяжелее давить на работника. Обременённый долгами рабовладелец или феодал высасывает больше, потому что из них самих больше высасывают. Или же в конце концов они уступают своё место ростовщику, который сам становится земельным собственником или рабовладельцем, как всадники в Древнем Риме. Место старого эксплуататора, у которого эксплуатация носила более или менее патриархальный характер, так как являлась главным образом орудием политической власти, занимает грубый, жадный до денег выскочка. Но самый способ производства не изменяется.
При всех докапиталистических способах производства ростовщичество оказывает революционизирующее действие лишь в том отношении, что оно разрушает и уничтожает те формы собственности, на прочном базисе и непрерывном воспроизводстве которых в одной и той же форме покоится политический строй. При азиатских формах ростовщичество может существовать очень долго, не вызывая ничего иного, кроме экономического упадка и политической коррупции. Лишь там и тогда, где и когда имеются налицо остальные условия капиталистического способа производства, ростовщичество выступает как одно из средств образования нового способа производства, разоряя, с одной стороны, феодалов и мелких производителей, централизуя, с другой стороны, условия труда и превращая их в капитал.
«В средние века ни в одной стране не было общей процентной ставки. Церковь воспрещала вообще всякие сделки, приносящие процент. Законы и суды лишь в незначительной мере обеспечивали возврат долгов. Тем выше была процентная ставка в отдельных случаях. Ничтожное денежное обращение, необходимость производить бо́льшую часть платежей наличными деньгами вынуждали обращаться к денежным займам, и притом тем больше, чем слабее было развито вексельное дело. Имели место большие различия как в размере процента, так и в самом понимании ростовщичества. Во времена Карла Великого считалось ростовщичеством, если кто-либо взимал 100%. В Линдау на Боденском озере местные граждане взимали в 1344 г. 2162/3%. В Цюрихе Совет определил как законный процент 431/3%. В Италии приходилось временами платить 40%, хотя в XII–XIV столетиях обычная ставка не превышала 20%. Верона
установила 12½% как законный процент. Император Фридрих II установил 10%, но только для евреев; о христианах он не хотел говорить. В Рейнской Германии 10% были обычной ставкой уже в XIII веке» (Нüllmann. «Städtewesen des Mittelalters». Zweiter Theil, Bonn, 1827, S. 55–57).
Ростовщический капитал обладает способом эксплуатации, характерным для капитала, без характерного для него способа производства. Это отношение повторяется и в условиях буржуазной экономики в отсталых отраслях промышленности или таких, которые сопротивляются переходу к современному способу производства. Если бы мы захотели, например, сравнить процентную ставку Англии с процентной ставкой в Индии, то нам следовало бы взять для этого не процентную ставку Английского банка, а, например, тот процент, который взимают с мелких производителей домашней промышленности те, кто ссужает им мелкие машины.
В противоположность потребляющему богатству ростовщичество исторически важно тем, что оно само есть процесс возникновения капитала. Ростовщический капитал и купеческое богатство служат образованию денежных средств, независимых от земельной собственности. Чем менее развит характер продукта как товара, чем меньше меновая стоимость подчинила себе производство во всю его ширину и глубину, тем в большей степени деньги представляются богатством в собственном смысле слова, богатством как таковым, всеобщим богатством, в противоположность его ограниченному способу выражения в потребительных стоимостях. На этом основывается образование сокровищ. Оставляя в стороне деньги как мировые деньги и как сокровище, деньги именно в форме средства платежа выступают как абсолютная форма товара. И именно функция их как средства платежа является той функцией, которая развивает процент, а вместе с тем и денежный капитал. Чего расточительное и развращающее богатство хочет, это денег как денег, денег как средства, на которое всё можно купить. (А также платить долги.) Мелкому же производителю в первую очередь нужны деньги для платежа. (Превращение натуральных повинностей и оброков в пользу земельного собственника и государства в денежную ренту и денежные налоги играет здесь крупную роль.) В обоих случаях требуются деньги как таковые. С другой стороны — образование сокровищ становится реальным только при ростовщичестве и в ростовщичестве его мечта осуществляется. От собственника сокровища требуют не капитала, а денег как денег; однако благодаря проценту он превращает для себя это денежное сокровище в капитал — в средство, при помощи которого он овладевает вполне или отчасти прибавочным
трудом, а также известной долей самих условий производства, хотя номинально последние и продолжают противостоять ему как чужая собственность. Ростовщичество живёт как бы в порах производства, подобно тому как боги Эпикура жили в межмировых пространствах 145. Деньги получить тем труднее, чем меньше товарная форма является всеобщей формой продукта. Ростовщик не знает поэтому никаких иных границ, кроме дееспособности или способности к сопротивлению лиц, нуждающихся в деньгах. В мелкокрестьянском и мелкобуржуазном производстве деньги нужны в качестве покупательного средства преимущественно в тех случаях, когда вследствие случайности или каких-нибудь чрезвычайных потрясений работник лишается необходимых условий производства (как правило, при этих способах производства он ещё является их собственником) или, по меньшей мере, они не могут быть возмещены обычным процессом воспроизводства. Жизненные средства и сырые материалы образуют главную часть этих условий производства. Вздорожание их может привести к невозможности возместить их из выручки за продукт, простой неурожай может помешать крестьянину возместить семена in natura *. Те самые войны, которыми римские патриции разоряли плебеев, принуждая последних нести военные повинности, мешавшие им воспроизводить условия их труда и потому превращавшие их в нищих (обнищание, то есть истощение или потеря условий воспроизводства являются при этом преобладающей формой), — наполняли амбары и кладовые патрициев добычей в виде меди — тогдашних денег. Вместо того чтобы прямо давать плебеям необходимые для них товары, — хлеб, лошадей, крупный рогатый скот, — они ссужали им эту бесполезную для них самих медь и пользовались своим положением для того, чтобы выжимать громадные ростовщические проценты, при помощи которых они превращали плебеев в своих должников — рабов. При Карле Великом франкские крестьяне также были разорены войнами, так что им не оставалось ничего другого, как из должников превратиться в крепостных. В Римской империи, как известно, нередко случалось, что голод заставлял свободных людей продавать своих детей и самих себя в рабство богатым. Таковы в общем поворотные пункты. Что касается отдельных случаев, то для мелких производителей сохранение или потеря условий производства зависят от тысячи случайностей; и каждая такая случайность или потеря равносильны обнищанию и представляют момент, когда может присосаться паразит-ростовщик.
* — в натуральной форме. Ред.
Достаточно, чтобы у мелкого крестьянина пала корова, и он уже не в состоянии снова начать воспроизводство в своём хозяйстве в прежних размерах. Следовательно, он попадает в руки ростовщика и, раз попав к нему, никогда уже более не освободится.
Однако собственной, широкой и своеобразной ареной ростовщичества является функция денег как средства платежа. Всякие денежные повинности, приуроченные к определённому сроку, — арендная плата, подати, налоги и т. п., — сопряжены с необходимостью денежных платежей. Поэтому ростовщичество со времён Древнего Рима и до нашего времени в широком масштабе присоединяется к функции откупщиков, fermiers généraux, receveurs généraux *. Затем с развитием торговли и всеобщего характера товарного производства развивается разделение во времени покупок и платежей. Деньги необходимо доставить к определённому сроку. Современные денежные кризисы доказывают, что это может создать такие условия, при которых ещё и в наше время денежный капиталист и ростовщик сливаются воедино. Но то же самое ростовщичество становится главным средством дальнейшего развития потребности в деньгах как средстве платежа; всё усиливая и усиливая задолженность производителя, ростовщичество лишает его обычных средств платежа, так как для него из-за тяжести одних только процентов становится невозможным регулярное воспроизводство. Здесь ростовщичество вырастает из денег как средства платежа и расширяет эту функцию, являющуюся его исконной ареной.
Развитие кредитного дела совершается как реакция против ростовщичества. Однако это отнюдь не следует понимать в том смысле, какой вкладывали сюда античные писатели, отцы церкви, Лютер или ранние социалисты. Это означает не более и не менее, как подчинение капитала, приносящего проценты, условиям и потребностям капиталистического способа производства.
В общем и целом капитал, приносящий проценты, при современной кредитной системе приспособляется к условиям капиталистического производства. Ростовщичество как таковое не только продолжает существовать, но у народов с развитым капиталистическим производством освобождается от тех границ, которые всегда ставило ему прежнее законодательство. Капитал, приносящий проценты, сохраняет форму ростовщического капитала, когда речь идёт о таких лицах, классах или отношениях, которые исключают возможность займа
* — генеральных откупщиков, главных сборщиков податей. Ред.
в смысле, соответствующем капиталистическому способу производства; когда взаймы берут для личных нужд, как, например, в ломбарде; когда представители потребляющего богатства получают займы для расточительства, или когда производитель является производителем некапиталистическим, как, например, мелкий крестьянин, ремесленник и т. д., следовательно, является ещё в качестве непосредственного производителя владельцем своих собственных условий производства; наконец, когда сам капиталистический производитель оперирует в столь ничтожном масштабе, что приближается к указанным выше производителям, которые работают сами.
Отличие капитала, приносящего проценты, поскольку он образует существенный элемент капиталистического способа производства, от ростовщического капитала отнюдь не лежит в самой природе или характере этого капитала. Различие это создают лишь изменившиеся условия его функционирования и обусловленный ими совершенно новый облик заёмщика, противостоящего денежному кредитору. Даже человеку без средств предоставляют кредит как промышленнику или купцу, однако только в том случае, если есть уверенность, что он будет функционировать как капиталист, будет присваивать при помощи заёмного капитала неоплаченный труд. Кредит оказывается ему как потенциальному капиталисту. И это столь восхищающее экономистов-апологетов обстоятельство, что человек без средств, но обладающий энергией, солидностью, способностями и знанием дела, чтобы таким образом превратиться в капиталиста, — ведь при капиталистическом способе производства оценка предпринимательских данных каждого производится более или менее правильно, — обстоятельство это, как ни сильно способствует оно появлению новых счастливчиков, весьма нежелательных для уже существующих капиталистов, укрепляет господство самого капитала, расширяет его базис и позволяет ему рекрутировать всё новые и новые силы из низших слоёв общества. Совершенно так же, как в средние века то обстоятельство, что католическая церковь создавала свою иерархию из лучших умов народа, не обращая внимания на сословие, происхождение и состояние, было главным средством укрепления господства попов и угнетения мирян. Чем более способен господствующий класс принимать в свою среду самых выдающихся людей из угнетённых классов, тем прочнее и опаснее его господство.
Поэтому вместо того, чтобы предавать анафеме приносящий проценты капитал вообще, инициаторы современной кредитной системы исходят, наоборот, из его решительного признания.
Мы не говорим здесь о действиях, которые были направлены к защите бедняков от ростовщичества, как это делали, например, Monts-de-pieté (в 1350 г. в Сарлене во Франш-Конте́, позднее, в 1400 и 1479 гг., в Перудже и Савоне в Италии) 146. Эти учреждения замечательны лишь тем, что в них обнаружилась та ирония истории, когда благие намерения при их реализации превращаются в свою прямую противоположность. Английский рабочий класс платит по умеренной оценке 100% ломбардам, этим потомкам Monts-de-pieté 21). Мы точно так же не говорим о кредитных фантазиях некоего доктора Хью Чемберлена или Джона Бриско, которые в последнее десятилетие XVII века хотели избавить английскую аристократию от ростовщичества при посредстве сельскохозяйственного банка, предоставляющего бумажные деньги под залог земельной собственности 22).
Кредитные ассоциации, образовавшиеся в XII и XIV столетиях в Венеции и Генуе, были порождены потребностью морской торговли и основанной на этой последней оптовой торговли освободиться от господства старомодных ростовщиков и монополистов торговли деньгами. Если настоящие банки, основанные в этих городах-республиках, представляли в то же время учреждения общественного кредита, из которых государство получало ссуды под будущие налоговые поступления, то не следует забывать, что купцы, образовавшие эти ассоциации, сами были первыми людьми в этих государствах и были столь же заинтересованы в том, чтобы освободить от ростовщиков своё правительство, как и в том, чтобы освободить от них самих себя 23); этими мерами они рассчитывали ещё сильнее и прочнее
21) «Процент, взимаемый в ломбардах, становится таким чрезмерным вследствие частых залогов и выкупов в течение одного и того же месяца или залогов одного предмета с целью выкупить другой, получив при этом небольшую разницу деньгами. В Лондоне имеется 240 зарегистрированных ломбардов и в провинции приблизительно 1 450… Вложенный ими в дело капитал исчисляется примерно в 1 миллион; он оборачивается по крайней мере три раза в год, принося в среднем каждый раз 33½%; таким образом низшие классы Англии ежегодно уплачивают 1 миллион за временную ссуду в 1 миллион, не считая потери вещей, не выкупленных в срок» (J. D. Tuckett. «A History of the Past and Present State of the Labouring Population». Vol. I, London, 1846, p. 114.
22) Даже в названиях своих трудов 147 они указывали как на основную свою цель «на общее благосостояние землевладельцев, большое повышение стоимости земли, освобождение знати, мелкого дворянства и т. п. от налогов, увеличение их годовых доходов» и т. д. Потерпели бы, по их словам, только ростовщики, эти злейшие враги нации, причинившие дворянству и йоменам 148 больше вреда, чем это могло бы сделать нашествие французской армии.
23) «Так, например, ещё Карл II английский должен был уплачивать «золотых дел мастерам»» (предшественникам банкиров) «огромные ростовщические проценты и лаж, 20–30%. Столь выгодное дело побуждало «золотых дел мастеров» давать королю всё новые и новые ссуды, предвосхищать все поступления от налогов, забирать в качестве обеспечения любые парламентские субсидии, как только они будут сделаны, а также соперничать между собой в покупке и принятии в залог векселей, чеков и налоговых документов, так что фактически все государственные доходы проходили
подчинить себе государство. Поэтому-то, когда проектировалось основание Английского банка, тори возражали:
«Банки — учреждения республиканские. Процветающие банки существуют в Венеции, Генуе, Амстердаме и Гамбурге. Но кто слышал когда-либо о банке французском или испанском?»
Амстердамский банк, основанный в 1609 г., так же мало, как и Гамбургский банк (1619 г.), знаменует эпоху в развитии современного кредитного дела. Это был чисто депозитный банк. Боны, выпускавшиеся банком, были в действительности лишь расписками о получении вложенного в банк благородного металла, в монете или в слитках, и обращались только с передаточной надписью их владельца. Однако в Голландии с развитием торговли и мануфактуры развились коммерческий кредит и торговля деньгами, и капитал, приносящий проценты, в ходе этого процесса был подчинён промышленному и торговому капиталу. Это обнаруживалось уже в низкой ставке процента. Но Голландия в XVII веке считалась, подобно нынешней Англии, страной наиболее передовой в экономическом отношении. Монополия старомодного ростовщичества, базировавшегося на бедности, исчезла там сама собой.
В течение всего XVIII века громко раздаются голоса, — и законодательство действует в том же направлении, — требующие, ссылаясь на пример Голландии, насильственного понижения процентной ставки с той целью, чтобы капитал, приносящий проценты, подчинить торговому и промышленному капиталу, а не наоборот. Главным запевалой был сэр Джозая Чайлд, отец современного частного банкирского дела в Англии. Он разражается тирадами против монополии ростовщиков совершенно в том же духе, в каком фирма массового пошива готового платья Мозес и сын рекламирует себя в качестве борца с монополией «частных портных». Этот же Джозая Чайлд является в то же время отцом английских stock jobber *. Таким же образом, он, самодержец Ост-Индской компании, защищает её монополию во имя свободы торговли. Против Томаса Манли («Interest of Money mistaken») 149 он пишет:
«В качестве поборника интересов трусливой банды ростовщиков он направляет огонь своей главной батареи против того пункта, который я
через их руки» (John Francis. «History of the Bank of England». Third edition, vol. I, London, [1848] p. 31). «Учреждение Банка уже раньше предлагалось несколько раз. Наконец, оно стало необходимым» (там же, стр. 38). «Банк был нужен уже для одного того, чтобы дать возможность эксплуатируемому ростовщиками правительству получать деньги по сносным процентам под обеспечение парламентских субсидий» (там же, стр. 59–60).
* — торговцев ценными бумагами. Ред.
сам признал наиболее слабым… Он прямо отрицает как раз низкий уровень процента как причину богатства, и уверяет, что он есть всего лишь следствие богатства» («Traités sur le Commerce etc.». 1669. Traduits de l'anglois, Amsterdam et Berlin, 1754, p. 120). «Если торговля есть средство, обогащающее страну, и если уменьшение процента расширяет торговлю, то снижение процента, или ограничение ростовщичества, есть, без сомнения, главная плодотворная причина богатства нации. Нет вообще ничего нелепого в утверждении, что в одно и то же время одна и та же вещь может при известных условиях быть причиной, а при других, условиях — следствием» (там же, стр. 155). «Яйцо есть причина курицы, а курица есть причина яйца. Снижение процента может вызывать увеличение богатства, а увеличение богатства может явиться причиной ещё более сильного снижения процента» (там же, стр. 156). «Я — защитник трудолюбия, а мой противник защищает леность и праздность» (там же, стр. 179).
Эта яростная борьба с ростовщичеством, эти требования подчинить капитал, приносящий проценты, промышленному капиталу являются лишь предвестниками органических образований, осуществивших эти условия капиталистического производства в форме современного банковского дела, которое, с одной стороны, лишает ростовщический капитал его монополии, концентрируя и выбрасывая на денежный рынок все бездействующие денежные резервы, с другой стороны, ограничивает самое монополию благородных металлов путём создания кредитных денег.
В последнюю треть XVII и в начале XVIII века во всех английских сочинениях о банковском деле мы найдём такие же, как и у Чайлда, нападки на ростовщичество, требование эмансипировать от ростовщичества торговлю, промышленность и государство. Наряду с этим — колоссальные иллюзии насчёт чудотворного влияния кредита, демонополизации благородных металлов, замещения их бумажными деньгами и т. п. Шотландец Уильям Патерсон, основатель Английского и Шотландского банков, имеет несомненное право на титул Ло Первый 150.
Против Английского банка ««все золотых дел мастера» и закладчики подняли яростный вой» (Macaulay. «The History of England». Vol. IV, London, 1855, p. 499).
«В течение первых десяти лет банку приходилось бороться с большими затруднениями; сильная вражда извне; его банкноты принимались значительно ниже номинальной стоимости… «золотых дел мастера» (в руках которых торговля благородными металлами служила базисом примитивного банковского дела) сильно интриговали против банка, так как благодаря последнему их операции сократились, их учётный процент понизился, а их операции с правительством перешли в руки этого их противника» (John Francis, цит. соч., стр. 73).
Ещё до учреждения Английского банка, в 1683 г., возник план национального Кредитного банка, цель которого между прочим заключалась в том,
«чтобы деловые люди, если они имеют значительные массы товаров, могли при поддержке этого банка отдавать свои товары на хранение и получать кредит под свои лежащие без движения запасы, могли давать работу своим служащим и расширять свои предприятия, пока не найдут выгодного рынка, вместо того чтобы продавать с убытком» 151.
После долгих хлопот этот Кредитный банк был, наконец, открыт в Девоншир-хаус на Бишопсгейт-стрит. Он давал промышленникам и купцам ссуды векселями под залог товаров на сумму ¾ стоимости этих последних. Чтобы обеспечить таким векселям обращение, в каждой отрасли предпринимательства известное число лиц объединялось в общество, у которого всякий владелец векселей мог получать взамен их товары столь же легко, как если бы он платил наличными. Дела банка шли не блестяще. Механизм был слишком сложен, риск в случае обесценения товаров слишком велик.
Вдумываясь в действительное содержание этих сочинений, теоретически сопровождавших и поощрявших формирование современного кредитного дела в Англии, мы не найдём там ничего, кроме требования подчинить капиталистическому способу производства, в качестве одного из его условий, капитал, приносящий проценты, и вообще предоставляемые в ссуду разнообразные средства производства. Если же обратить внимание только на фразу, то сходство, вплоть до отдельных выражений, с банковыми и кредитными иллюзиями сен-симонистов зачастую поразительно.
Совершенно так же, как у физиократов cultivateur означает не действительного земледельца, а крупного арендатора, у Сен-Симона, а в некоторых случаях и у его учеников travailleur означает не рабочего, а промышленного и торгового капиталиста.
«Travailleur нуждается в помощниках, в сотрудниках, в рабочих; он ищет помощников разумных, искусных, преданных; он их ставит на работу, и труд их производителен» («Religion saint-simonienne. Économie politique et Politique». Paris, 1831, p. 104).
He следует вообще забывать, что лишь в последней своей работе «Nouveau Christianisme» Сен-Симон прямо выступил как выразитель интересов рабочего класса и объявил его эмансипацию конечной целью своих стремлений. Все его более ранние произведения фактически представляют собой лишь прославление современного буржуазного общества в противоположность феодальному или прославление промышленников и банкиров в противоположность маршалам и фабриковавшим законы в наполеоновскую эпоху юристам. Как велико различие между этими работами и относящимися к тому же времени
сочинениями Оуэна! 24) И у последователей Сен-Симона, как показывает только что цитированное место, промышленный капиталист остаётся travailleur par excellence *. Критически прочитав их сочинения, мы не будем удивляться тому, что реализацией их кредитных и банковских грёз явился основанный экс-сен-симонистом Эмилем Перейром Crédit Mobilier 152, — форма, которая, впрочем, могла стать господствующей лишь в такой стране, как Франция, где ни кредитная система, ни крупная промышленность не развились ещё до современного уровня. В Англии или Америке что-нибудь подобное было бы невозможно. — В следующих местах «Doctrine de Saint-Simon. Exposition. Première année. 1828–1829». 3-me éd., Paris, 1831 находится уже зародыш Crédit Mobilier. Очевидно, что банкир может оказывать более дешёвый кредит, чем капиталист или частный ростовщик. Следовательно, эти банкиры
«могут доставлять промышленникам средства значительно дешевле, то есть за более низкие проценты, чем это могли бы сделать земельные собственники и капиталисты, которым легче ошибиться в выборе заёмщика» (стр. 202).
Но сами авторы добавляют в примечании:
«Выгода, которая должна получиться из посредничества банкира между праздными и travailleurs, зачастую уравновешивается и даже уничтожается благодаря тому, что наше дезорганизованное общество позволяет эгоизму проявить себя в различных формах обмана и шарлатанства; банкиры вклиниваются нередко между праздными и travailleurs, чтобы эксплуатировать тех и других в ущерб обществу».
«Travailleur» стоит здесь вместо «промышленный капиталист». Совершенно неправильно впрочем рассматривать те средства, которыми располагают современные банки, исключительно как средства праздных людей. Во-первых, это та часть капитала, которую в данный момент промышленники и купцы держат свободной, в денежной форме, как денежный резерв или капитал, ещё только ждущий применения, — это, следовательно,
24) При переработке рукописи Маркс, несомненно, сильно изменил бы это место. Оно навеяно ролью экс-сен-симонистов, которую они играли при Второй империи во Франции, где — как раз в то время, когда Маркс писал эти строки, — кредитные фантазии этой школы, долженствующие спасти мир, реализовались по иронии истории в виде спекуляции неслыханного дотоле размаха. Впоследствии Маркс говорил о гении и энциклопедическом уме Сен-Симона исключительно с восторгом. Если последний в своих ранних произведениях игнорировал противоположность между буржуазией и едва нарождавшимся тогда во Франции пролетариатом, если он причислял часть буржуазии, занятую производством, к travailleurs, то это соответствует воззрению Фурье, стремившегося примирить капитал и труд, и объясняется экономическим и политическим положением тогдашней Франции. Если Оуэн в этом пункте был более глубоким, то лишь потому, что он жил в другой обстановке, в период промышленной революции и уже сильно обострившихся классовых противоположностей. — Ф. Э.
* — работником по преимуществу. Ред.
праздный капитал, но не капитал праздных. Во-вторых, сюда же относится та часть всяких вообще доходов и сбережений, которая окончательно или временно предназначена для накопления. И обе эти части существенны для определения характера банковской системы.
Однако отнюдь не следует забывать, во-первых, о том, что деньги — в форме благородных металлов — остаются основой, от которой кредитное дело по самой природе своей никогда не может освободиться. И, во-вторых, о том, что кредитная система предполагает монополию частных лиц на общественные средства производства (в форме капитала и земельной собственности), что сама кредитная система, с одной стороны, является имманентной формой капиталистического способа производства, с другой стороны — движущей силой его развития в высшую и последнюю из возможных для него форм.
Банковская система, по своей формальной организации и централизации, как отмечено ещё в 1697 г. в сочинении «Some Thoughts of the Interest of England», представляет собой самое искусное и совершенное творение, к которому вообще приводит капиталистический способ производства. Отсюда колоссальная власть такого учреждения как Английский банк над торговлей и промышленностью, хотя действительное движение последних лежит совершенно вне круга его действия, и он относится к этому движению пассивно. В банковской системе, конечно, дана форма общественного счетоводства и распределения средств производства в общественном масштабе, но только форма. Как мы уже видели, средняя прибыль каждого отдельного капиталиста или каждого отдельного капитала определяется не тем прибавочным трудом, который непосредственно присваивает этот капитал, а количеством совокупного прибавочного труда, присваиваемого совокупным капиталом, откуда каждый отдельный капитал получает свой дивиденд в количестве, пропорциональном той части совокупного капитала, которую он представляет. Этот общественный характер капитала опосредствуется и осуществляется в полной мере лишь полным развитием кредитной и банковской системы. С другой стороны, последняя идёт дальше. Она предоставляет в распоряжение промышленных и торговых капиталистов весь свободный и даже только ещё потенциальный, не функционирующий ещё активно капитал общества, так что ни кредитор, ни лицо, употребляющее этот капитал в дело, не являются его собственниками или производителями. Она снимает таким образом частный характер капитала и содержит в себе, но именно только в себе, уничтожение самого капитала. Банковское дело изымает из рук частных
капиталистов и ростовщиков распределение капитала как особое предприятие, как общественную функцию. Но благодаря этому банк и кредит становятся в одно и то же время и могущественнейшим средством, выводящим капиталистическое производство за его собственные пределы, и одним из самых мощных рычагов кризисов и надувательства.
Далее, банковская система, замещая деньги различными формами кредитного обращения, показывает, что деньги в действительности суть не что иное, как особое выражение общественного характера труда и его продуктов, причём, однако, характер этот, как находящийся в противоречии с базисом частного производства, должен в конце концов всегда выражаться в виде вещи, в виде особого товара наряду с другими товарами.
Не подлежит, наконец, никакому сомнению, что кредитная система послужит мощным рычагом во время перехода от капиталистического способа производства к способу производства ассоциированного труда, — однако лишь как элемент в связи с другими великими органическими переворотами в самом способе производства. Напротив, иллюзия относительно чудодейственной силы кредитного и банковского дела, в социалистическом смысле, вытекает из полного непонимания капиталистического способа производства и кредитного дела как одной из его форм. Раз средства производства перестали превращаться в капитал (что подразумевает также уничтожение частной земельной собственности), кредит как таковой не имеет уже никакого смысла, — это поняли, впрочем, даже сен-симонисты. С другой стороны, пока продолжает существовать капиталистический способ производства, продолжает существовать, как одна из его форм, и капитал, приносящий проценты, образуя фактически базис его кредитной системы. Лишь такой сенсационный писатель, как Прудон, который хотел сохранить товарное производство, уничтожив деньги 25), был способен создать несусветную фантазию «дарового кредита» 153, эту мнимую реализацию мелкобуржуазных благих пожеланий.
В «Religion saint-simonienne. Économie politique et Politique». Paris, 1831, мы читаем на стр. 45:
«В обществе, где одни владеют орудиями промышленности, не имея ни способностей, ни желания применять их к делу, а другие, трудолюбивые люди, не владеют орудиями труда, кредит имеет своей целью
25) Карл Маркс. «Нищета философии». Брюссель и Париж, 1847 [См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, том 4, стр. 65–185]. — Карл Маркс. «К критике политической экономии», стр. 64 [см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2. том 13, стр. 70].
перенести возможно более лёгким способом эти орудия из рук первых, их владельцев, в руки вторых, умеющих применить их к делу. Заметим, что, согласно этому определению, кредит есть следствие того способа, по которому конституирована собственность».
Следовательно, кредит отпадает вместе с данным конституированном собственности. Далее, стр. 98 гласит:
теперешние банки «считают своим назначением следовать тому движению, которое создаётся предприятиями, функционирующими независимо от них, но отнюдь не стремятся сами давать импульс этому движению; другими словами, банки играют роль капиталистов по отношению к тем travailleurs, которым они ссужают капиталы».
Мысль, что банки должны взять на себя руководство предприятиями и должны отличаться
«многочисленностью и полезностью управляемых ими учреждений и совершаемых по их инициативе работ» (стр. 101),
заключает уже в себе в скрытом виде Crédit Mobilier. Константен Пеккёр также требует, чтобы банки (то, что сен-симонисты называют Système général des banques *) «управляли производством». Вообще Пеккёр по существу сен-симонист, хотя и много радикальнее. Он хочет, чтобы
«кредитное учреждение… управляло всем движением национального производства». — «Попробуйте создать национальное кредитное учреждение, которое ссужало бы средствами неимущих людей, обладающих талантами и заслугами, не связывая, однако, принудительно этих заёмщиков строгой солидарностью в производстве и потреблении, но, напротив, предоставляя им самим определять свой обмен и своё производство. Этим путём вы достигнете лишь того, что уже теперь достигнуто частными банками: анархии, диспропорции между производством и потреблением, внезапного разорения одних и внезапного обогащения других; таким образом, ваше учреждение никогда не пойдёт дальше того, чтобы создать для одних сумму благосостояния, равную сумме несчастия, выпадающего на долю других… Вы только дадите наёмным рабочим, поддерживаемым вашими ссудами, возможность совершенно таким же образом конкурировать между собой, как это делают теперь их капиталистические хозяева» (C. Pecqueur. «Théorie nouvelle d'Économie sociale et Politique etc.». Paris, 1842, p. 433–434).
Мы уже видели, что купеческий капитал и капитал, приносящий проценты, являются старейшими формами капитала. Из самой природы дела вытекает, однако, что в народном представлении капитал, приносящий проценты, выступает как форма капитала par excellence **. В рамках купеческого капитала находит себе место посредническая деятельность, как бы она ни истолковывалась — как надувательство, как труд или как-либо иначе. Напротив, в капитале, приносящем проценты,
в чистом виде представлен самовоспроизводящий характер капитала, самовозрастающая стоимость, производство прибавочной стоимости как скрытое качество. От этого-то и происходит, что даже некоторые представители политической экономии, особенно в странах, где, как во Франции, промышленный капитал не достиг ещё полного развития, считают капитал, приносящий проценты, основной формой капитала, рассматривают, например, земельную ренту лишь как его разновидность, так как и здесь преобладает форма ссуды. Вследствие этого внутренняя структура капиталистического способа производства понимается совершенно неправильно, совершенно упускается из виду, что земля, как и капитал, ссужается только капиталистам. Вместо денег могут быть, конечно, даны в ссуду средства производства in natura, например, машины, промышленные здания и т. д. Но они представляют тогда определённую денежную сумму, а если кроме процента уплачивается известная сумма для возмещения износа, то это вытекает из потребительной стоимости, из специфической натуральной формы этих элементов капитала. Решающим здесь опять-таки является вопрос, ссужаются ли они непосредственному производителю, что предполагает отсутствие капиталистического способа производства, по крайней мере в той сфере, где это имеет место, — или же они ссужаются промышленному капиталисту, что́ как раз предполагается на базисе капиталистического способа производства. Ещё более неуместно и бессмысленно присоединение сюда ссуды домов и т. п. для индивидуального потребления. Что рабочий класс надувают и в этой форме, и притом в вопиющих размерах, факт общеизвестный, но то же самое совершает и мелкий торговец, снабжающий рабочего жизненными средствами. Это вторичная эксплуатация, сопровождающая первичную, которая осуществляется непосредственно в самом процессе производства. Разница между продажей и ссудой безусловно не имеет здесь значения и чисто формальна и, как было уже показано *, лишь при полном непонимании действительной связи явлений представляется существенной.
Ростовщичество, как и торговля, эксплуатирует данный способ производства, а не создаёт его, относится к нему внешним образом. Ростовщичество стремится просто его сохранить, чтобы иметь возможность эксплуатировать его снова и снова; оно консервативно и только доводит существующий способ
производства до более жалкого состояния. Чем менее элементы производства входят в процесс производства как товары и выходят из него как товары, тем более их происхождение из денег представляется обособленным актом. Чем незначительнее та роль, которую в общественном воспроизводстве играет обращение, тем больше расцветает ростовщичество.
Тот факт, что денежные средства развиваются как особые средства, означает в отношении ростовщического капитала, что последний владеет всеми своими требованиями в форме денежных требований. Ростовщический капитал развивается тем больше, чем больше производство данной страны в массе своей остаётся натуральным, следовательно, ограничивается потребительной стоимостью.
Поскольку ростовщичество выполняет двоякую роль: во-первых, вообще создаёт наряду с купеческим капиталом самостоятельные денежные средства, во-вторых, присваивает себе условия труда, то есть разоряет владельцев старых условий труда, — постольку оно является мощным рычагом для образования предпосылок промышленного капитала.
ПРОЦЕНТ В СРЕДНИЕ ВЕКА
«Но в средние века население было чисто земледельческим. А при таком населении и при феодальном режиме может иметь место лишь небольшая торговля, а потому и небольшая прибыль. Поэтому в средние века законы о ростовщичестве имели себе оправдание. К тому же в земледельческой стране человек редко стремится к тому, чтобы занимать деньги, за исключением тех случаев, когда он обеднел или попал в беду вследствие какого-либо несчастья… Генрих VIII ограничил процент 10 процентами, Яков I — 8 процентами. Карл II — 6 процентами, Анна — 5 процентами… В те времена заимодавцы, если не юридически, то фактически были монополистами, и потому необходимо было ограничивать их, как и других монополистов. В наше время норма прибыли регулирует ставку процента, тогда как в те времена ставка процента регулировала норму прибыли. Если кредитор обременял купца высокой ставкой процента, то купец бывал вынужден накидывать на свои товары более высокую норму прибыли. Тем самым из карманов покупателей извлекалась большая сумма денег, чтобы положить её в карман кредитора, ссудившего деньги купцу» (Gilbart. «The History and Principles of Banking». London, 1834, p. 163, 164, 165).
«Мне говорят, что теперь ежегодно на Лейпцигской ярмарке взимают 10 гульденов, что составляет 30 на сто 154; некоторые прибавляют ещё сюда Наумбургскую ярмарку, так что получается 40 на сто; взимают ли где-нибудь ещё больше этого, я не знаю. Позор, к чему же, чёрт возьми, это, в конце концов, приведёт!.. Кто имеет теперь в Лейпциге 100 флоринов, тот ежегодно получает 40, — это значит сожрать в один год крестьянина или горожанина. Если он имеет 1 000 флоринов, то получает ежегодно 400, — это значит сожрать в один год рыцаря или богатого дворянина. Если он имеет 10 000, то он ежегодно получает 4 000, — это значит сожрать в один год богатого графа. Если он имеет 100 000, как это и должно быть
у крупных купцов, то он ежегодно получает 40 000, — это значит сожрать в один год крупного богатого князя. Если он имеет 1 000 000, то он ежегодно взимает 400 000, — это значит сожрать в один год крупного короля. И не грозит ему за это никакая опасность, ни жизни его, ни добру. Он не выполняет никакой работы, сидит себе за печкой и печёт яблоки. И этот разбойник в кресле, сидя у себя дома, может в 10 лет сожрать целый мир». («An die Pfarrherrn wider den Wucher zu predigen», 1540. In: Der sechste Theil der Bücher des ehrnwirdigen Herrn Doctoris Martini Lutheri. Wittemberg, 1589 [S. 312].)
«Пятнадцать лет тому назад я писал против ростовщичества, ибо уже тогда оно приобрело такую силу, что я не видел надежды на улучшение. С тех пор оно столь вознеслось, что не хочет уже считаться пороком, грехом и позором, а величается чистой добродетелью и честью, словно оно оказывает людям великую любовь и христианскую услугу. Где же искать избавления, раз позор стал честью и порок добродетелью?» («An die Pfarrherrn wider den Wucher zu predigen. Vermanung». Wittemberg, 1540).
«Евреи, ломбардщики, ростовщики и кровопийцы были нашими первыми банкирами, нашими первоначальными банковыми барышниками, их ремесло следует клеймить позором… К ним присоединились затем лондонские золотых дел мастера. В общем… наши первоначальные банкиры представляли собой… очень дурную компанию. Они были жадными ростовщиками, бессердечными кровопийцами» (D. Hardcastle. «Banks and Bankers». 2nd ed., London, 1843, p. 19, 20).
«Показанный Венецией пример» (образования банка) «быстро нашёл, таким образом, подражателей; все приморские города, и вообще все города, составившие себе имя своей независимостью и своей торговлей, основали свои первые банки. Так как возвращения их кораблей приходилось зачастую дожидаться очень долго, то это по необходимости привело к обычаю кредитования, а открытие Америки и торговля с ней ещё более усилили этот обычай». (Это главный пункт.) «Отправка судов с товарами принуждала делать крупные займы, что имело место уже в древности в Афинах и вообще в Греции. В 1308 г. в ганзейском городе Брюгге уже имелась страховая палата» (M. Augier. «Du Crédit public etc.». Paris, 1842, p. 202–203).
Насколько сильно в последней трети XVII столетия, когда ещё не была развита современная кредитная система, даже в Англии преобладали ссуды земельным собственникам, следовательно, вообще представителям потребляющего богатства, видно, между прочим, из работы сэра Дадли Норса, бывшего не только одним из первых английских купцов, но и одним из самых значительных теоретиков-экономистов своего времени:
«Из тех денег, которые в нашей стране отдаются под проценты, едва ли одна десятая часть размещена среди торговых людей, использующих эти ссуды в своих предприятиях; в большинстве случаев деньги даются взаймы для поддержания роскоши, для покрытия расходов тех людей, которые хотя и владеют крупными имениями, однако тратят приносимые их имениями доходы быстрее, чем эти доходы к ним поступают, и, не желая продавать что-либо из своего имущества, предпочитают закладывать свои имения» («Discourses upon Trade». London, 1691, р. 6, 7).
В XVIII веке в Польше:
«Варшава производила крупные операции с векселями, что, однако имело главным образом своей основой и задачей служение ростовщическим интересам варшавских банкиров. Чтобы достать себе деньги, которые они могли бы ссужать расточительной знати из 8 и более процентов, они искали и находили за границей вексельный кредит in Blanco, то есть кредит, в основе которого не лежало никакой товарной торговли; тем не менее заграничные трассаты терпеливо акцептовали эти векселя до тех пор, пока ещё поступали платежи, созданные этими вексельными махинациями. За это они сильно поплатились, когда обанкротился такой банкир, как Теппер, и другие варшавские банкиры, пользовавшиеся большим доверием» (J. G. Büsch. «Theoretisch-praktische Darstellung der Handlung etc.». 3. Aufl., Band II, Hamburg, 1808, S. 233).
ВЫГОДЫ ДЛЯ ЦЕРКВИ ОТ ЗАПРЕЩЕНИЯ ПРОЦЕНТА
«Взимать проценты церковь запретила; но она не запрещала продавать имущество, чтобы помочь себе в случае нужды; не запрещала даже отдавать заимодавцу это имущество на определённый срок до уплаты долга, чтобы последний мог располагать этим имуществом как обеспечением долга, а также, пользуясь им, мог, пока оно в его руках, получать вознаграждение за отданные в ссуду деньги… Сама церковь или принадлежащие к ней коммуны и pia corpora * извлекали отсюда большую выгоду, особенно во времена крестовых походов. Благодаря этому столь большая часть национального богатства попала во владение так называемой «мёртвой руки», тем более, что евреи не могли вести ростовщичество этим способом, так как владения таким прочным залогом нельзя было утаить… Без запрещения процента церкви и монастыри никогда не сосредоточили бы в своих руках таких богатств» (там же, стр. 55).
* — благочестивые корпорации. Ред.
