Заключение
Если мы будем рассматривать всю теоретическую «систему» Бём-Баверка в её целом и затем постараемся определить удельный вес частей этой системы, то увидим, что теория ценности является основой теории прибыли; теория ценности играет, таким образом, служебную роль. И это не у одного Бём-Баверка. Теория «вменения» Визера служит у последнего для выведения доли капитала, труда и земли, откуда путём подмена понятий выводятся доли капиталистов, рабочих и поземельных собственников, как «естественные», независимые от социального угнетения пролетариата величины. То же мы видим и у Кларка, самого крупного представителя американской школы. Всюду мы натыкаемся на один и тот же мотив: теория ценности есть теоретический подход к оправданию современного общественного строя, и в этом «общественная ценность» теории предельной полезности для тех классов, которые заинтересованы в сохранении этого общественного строя. И чем менее состоятельна эта теория логически, тем сильнее привязываются к ней психологически, ибо не хотят выходить из рамок того ограниченного кругозора, пределы которому поставлены статикой капитализма. Наоборот, для марксизма характерен, прежде всего, широкий кругозор, который лежит в основе всех построений, динамическая точка зрения, которая рассматривает капитализм, как одну из фаз общественного развития. Для марксистской политической экономии даже закон ценности служит познавательным орудием раскрытия законов движения всего капиталистического механизма. То обстоятельство, что категория цены, для объяснения которой в первую голову нужна теория ценности, является всеобщей категорией товарного мира, отнюдь не превращает политической экономии в «хрематистику»: наоборот, анализ обмена всегда выводит — при правильной постановке вопроса — за пределы обмена. С точки зрения марксизма, сам обмен есть одна из исторически преходящих форм распределения продукта. А так как всякая форма распределения занимает определённое место в процессе
воспроизводства соответствующих ей производственных отношений, то совершенно понятно, что только при ограниченной точке зрения, которая свойственна всем направлениям буржуазной теоретической мысли, можно останавливаться на рыночных соотношениях или принимать за основу наличный запас «благ». Ни те, кто ограничивается анализом движущихся на рынке «richesses venales», ни те, кто останавливает своё внимание на соотношении между потребляемой, заранее данной, вещью, «благом», и хозяйствующим индивидуумом, не могут понять функциональной роли обмена, как необходимого закономерного явления, имманентно присущего обществу товаропроизводителей. А между тем, совершенно ясно, какова должна быть правильная постановка вопроса.
«В совершении всех меновых актов, возможных в этом (товаропроизводящем. Н. Б.) обществе, должно найти себе выражение то, что в коммунистическом, сознательно регулируемом обществе сознательно определяется центральным органом общества: что и в каком количестве следует производить, где и кто должен производить. Словом, обмен должен довести до сведения товаропроизводителей то же самое, что членам социалистического общества сообщают его органы, которые сознательно регулируют производство, определяют распорядок работ и т. д. Задача теоретической экономии заключается в том, чтобы найти закон обмена, определяемый указанным образом. Из этого закона должно вытекать регулирование производства в обществе товаропроизводителей точно так же, как из законов, распоряжений и предписаний социалистического управления вытекает ненарушаемый ход социалистического хозяйства. Разница лишь в том, что закон этот не прямо сознательно предписывает людям то или иное поведение в производстве, а действует с «социальной естественной необходимостью», подобно законам природы» 1).
Другими словами: нам дано, как объект исследования, анархически построенное общество товаропроизводителей, растущее и развивающееся, т. е. дана определённая бессубъектная система, находящаяся в условиях динамического равновесия. Спрашивается, как возможно при таких условиях это равновесие? Ответ даётся теорией трудовой ценности.
Развитие человеческого общества возможно лишь при росте его производительных сил, то есть производительности общественного
1) Рудольф Гильфердинг, «Финансовый Капитал», изд. «Книга». 1918, стр. 19.
труда 1). В товарном хозяйстве этот основной факт должен найти — и находит — своё выражение также и «на поверхности явлений», т. е. на товарном рынке. Эмпирический факт, лежащий в основе «трудовой теории», это тот факт, что с ростом производительности труда падают цены. С другой стороны, именно колебания цен вызывают в товарном общественном хозяйстве перераспределение производительных сил. Таким образом, явления рынка связаны с явлениями воспроизводства, то есть движениями всего капиталистического механизма в его общественном масштабе.
Если дана связь между основным явлением, развитием производительных сил, и объективно слагающимися ценами, то появляется вопрос о характеристике этой связи. При ближайшем анализе оказывается, что это — очень сложная связь. Третий том Марксова «Капитала» посвящён как раз выяснению вопроса о типе этой связи.
Таким образом, закон ценности выступает здесь как объективный закон, выражающий связь между различными рядами общественных явлений. Нет поэтому ничего более нелепого, как обвинять марксистскую теорию, как теорию «этическую». Никакой другой закономерности, кроме закономерности причинной, марксистская теория не знает и знать не может. Теория ценности раскрывает эти причинные соотношения, которые выражают не только закономерности рынка, но и всей движущейся системы в её целокупности.
Точно так же стоит и вопрос о распределении. Процесс распределения проходит в ценностных формулировках. «Социальное» отношение между капиталистом и рабочим имеет «экономическую» формулировку, потому что рабочая сила становится товаром и, раз ставши товаром, попав в орбиту товарного обращения, тем самым подчиняется стихийному закону цены и ценности. Точно так же, как в сфере товарного обращения вообще, без регулирующего действия закона ценности не могла бы
1) Один старый и почти совсем неизвестный экономист Н. Ф. Канар (N. F. Canard) прекрасно формулировал эту марксистскую мысль, и притом нисколько не хуже хвалёного Родбертуса. См. его «Principes d'économie politique». Paris, an X (1801). В этой работе, премированной Национальным Институтом, Канар пишет: «Ainsi ce n'est qu'à son activité et à son travail qu'il doit cette grande différence qui sépare l'homme civilisé de l'homme naturel ou du sauvage» (p. 3). «Il faut donc distinguer dans l'homme le travail nécessaire à sa conservation, et le travail superflu» (p. 4). «Ce n'est qu'en amassant une quantité de travail superflu, que l'homme a pu sortir de l'état sauvage, et se créer successivement tous les arts, toutes les machines et tous les moyens de multiplier le produit du travail enpee simplifiant» (р. 5).
существовать капиталистическая система, точно так же капитал не мог бы постоянно воспроизводить своего собственного господства, если бы не было законов, имманентных воспроизводству рабочей силы, как таковой. Но поскольку потребляемая рабочая сила развивает больше общественно-трудовой энергии, чем необходимо для её общественного воспроизводства, постольку дана возможность прибавочной ценности, законами товарного обращения непрестанно проталкиваемой к покупателям рабочей силы, т. е. собственникам средств производства. Развитие производительных сил, осуществляемое в капиталистическом обществе при посредстве механизма конкуренции, принимает здесь форму накопления капитала, в зависимости от которого стоит и движение рабочей силы, причём развитие производительных сил постоянно сопровождается вытеснением и вымиранием целых производственных групп, где индивидуальная трудовая ценность товаров превышает их общественно-трудовую ценность.
Таким образом, закон ценности является основным законом движущейся капиталистической системы. Само собою разумеется, что, вытекая из противоречивой природы капиталистического общества, он реализуется путём постоянных «нарушений». Само собою разумеется, что противоречивая структура капиталистического общества, ведущая его к неизбежному краху, приведёт, в конце концов, и к крушению «нормального» закона капитализма — закона ценности 1). В новом же обществе ценность потеряет свою фетишистическую оболочку, она перестанет быть слепым законом бессубъектного общества, то есть перестанет быть ценностью.
Таковы общие контуры марксистской теории, политической экономии пролетариата. Она выводит «законы движения» специфической общественной структуры, но она их, действительно, выводит.
Но как раз потому, что марксизм идёт дальше ограниченных рамок буржуазного кругозора, он все более и более становится ненавистен буржуазии. Общественное сотрудничество в области социальных наук — и в теории экономики в особенности — отнюдь не возрастает; наоборот, наблюдается все более резкая дифференциация. Буржуазная экономия может прогрессировать теперь лишь постольку, поскольку она не выходит из
1) Крах капитализма, наступивший в России и наступающий во всей Европе, заставляет теперь выпячиваться материально-вещественную форму продукта, отодвигая на задний план продукт, как ценность. Но это и есть выражение всей «ненормальности» положения с точки зрения капитализма.
рамок чисто описательной работы. Тут она может делать и делает, так сказать, общественно-полезное дело. Нельзя, конечно, принимать на веру всего, что сделано и в этой области. Ибо всякое описание, даже наиболее «чистое», производится под известным углом зрения: выбор материала, выставление на первый план одного и оставление в тени другого и т. д., — всё это определяется так называемыми «общими взглядами» авторов. Но всё же, при критическом отношении, здесь можно почерпнуть богатый материал для обобщений. Что же касается собственно теории, то она представляет, как мы убедились на примере Бём-Баверка, пустыню. Следует ли из этого, что марксисты должны абсолютно игнорировать эту область? Ничуть. Ибо процесс развития пролетарской идеологии есть процесс борьбы. Точно так же как в области экономической и политической, пролетариат идёт вперёд, непрерывно борясь с враждебными ему элементами, так точно обстоит дело и на более высоких ступенях идеологии. Эта последняя не сваливается с неба в виде законченной, готовой во всех своих частях системы: она вырабатывается в трудном и мучительном процессе развития. Путём критики враждебных взглядов мы не только непосредственнно отражаем нападение врага, но и оттачиваем своё собственное оружие, прокритиковать противоположную систему — это значит, прежде всего, продумать свою. Внимательное изучение буржуазной экономии необходимо и с другой стороны. В идеологической борьбе годится то же правило, что и в непосредственной практической борьбе. Необходимо использовать все противоречия противников, все несогласия между ними. Дело в том, что, несмотря на единство цели — оправдать капитализм, среди буржуазных учёных до сих пор господствует большая разноголосица. И в то время, как в области теории ценности достигнуто некоторое единство на основах, выработанных австрийской школой, в области теории распределения почти каждый теоретик строит свою собственную теорию, апеллируя при этом к «общепринятой» теории ценности. Это лишний раз показывает, насколько трудна — с чисто-логической стороны — поставленная задача, и каких «усилий мысли» требует она от современных схоластиков. Но это же обстоятельство в высокой степени облегчает задачу критики и позволяет быстрее найти общие логические промахи и слабые места противника. Критика буржуазной экономии способствует, таким образом, развитию собственной экономической науки пролетариата. Буржуазная наука перестала уже ставить себе цели познания социальных отношений. Она занимается лишь их
оправданием. Поле научной битвы остаётся за марксизмом, который не страшится анализировать законы общественного развития, даже если они и ведут современное общество к неизбежной гибели. В этом смысле марксизм был и остаётся теоретическим красным флагом, знаменем, под которым собираются все, кто имеет смелость смотреть в лицо надвигающейся грозе.
